word-вариант
книгу
САМОДИВСКИЙ РОД
1
ДОМИК В БАЛКАНСКИХ ПРЕДГОРЬЯХ
Обшарпанные комнатки общежития Литературного института.
Долгие вечера с дешевым красным вином в полуторалитровых
пузатых «плетенках». Декламирование своих и чужих стихов.
Признания в дружбе, в любви к России. Острый морозный
запах надежд... Да еще широкие, надежные плечи и веселые
глаза моего однокурсника болгарина Андрея Андреева:
Андрейчика, как называли его приятели.
— Андрейчик, правда, что в Болгарии сигареты дорогие?
Здесь ваша «Стюардеса» – 35 копеек, а там – чуть ли
не вдвое дороже? – озабоченно говорит мой друг, поэт
Николай Никишин. – Что делать будем летом? Документы
на выезд по твоему приглашению у нас с Сашей уже на
мази... Завтра идем в райком комсомола характеристики
утвержадать.
— Здесь на месяц запасемся. Или курить не будем... –
смеюсь я.
— Не беспокойтесь – будем курит! – твердо заявляет Андрей
с не менее твердым акцентом.
Затем – поезд с Киевского вокзала. Первый урок болгарского
языка был преподан Андреем уже под стук колес: слова
– хляб, вино, любoв... Помню повезенный мной с собой
«контрабандой» лишний червонец к положенным официально
тридцати рублям... Червонец я собирался спрятать в футляр
эдектробритвы, но передумал в последний момент и засунул
его в наволочку под подушку. Очевидно, таможенники по
моей напряженной физиономии почуяли неладное... По крайней
мере весь мой незатейливый багаж обыскали до нитки.
Заглянули и в футляр, а электробритву чуть по винтикам
не разобрали. Бриллианты они там искали у студента,
что ли? А вскоре по вагону прошел слух, что у пассажирки
из третьего купе все-таки нашле доллары в прическе,
именуемой в простонаречии «вшивый домик»...
Почему всплывает из памяти такая чушь? Наверно, потому
что тогда и это имело для меня значение: это тоже была
моя жизнь, и другой не будет...
«Я люблю эту бедную землю, потому что другой не видал»,
– сказал Есенин... Вот и я, приценившись к неторопливому
ритму жизни горожан, к магазинам с редкостными для меня
товарами (медными кофейниками, замшей, западной косметикой),
к обилию уютных кафе, к фирменным бутылочкам кокаколы
на каждом шагу, увидел в этом признаки европейского
великолепия. Однако «у советских собственная гордость»...
Помню, с каким невозмутимым достоинством мы с Николаем
в дневном баре под насмешливыми взглядами посетителей
разрывали английские чайные пакетики и высыпали чай
в чашки, чтоб заварить по-своему, по-русски: знайте,
мол, наших...
— А может, они эти чертовы пакетики прямо ворту кипятком
заваривают? – иронично вполголоса предполагал Николай.
Но помню и как после крепкой выпивки в дружеской компании
мы втроем с Андреем шатались по ночным софийским улицам,
распевая песни из своего патриотического репертуара.
Добредя до здания Министрества иностранных дел, заорали
во все горло: «Березы, березы... родные березы не спят...»
В Москве бы этот номер наверняка не прошел: забрали
бы! А здесь постовой милиционер, отделясь от дверей
министерства, только с улыбкой урезонивал загулявшихся
гостей:
— Тише, ребята, тише... София спит.
Путь наш по Болгарии лежал через живописный придунайский
городок Видин (со старинной римской крепостью Баба Вида
и с просторным парком вдоль реки) в село Раковицу в
сорока километрах от города – родное село Андрея, где
нам предстояло прожить целых две недели.
В Видине я встретил Иванку.
Неподалеку от заведения с потрясающим душу названием
«Клуб деятелей культуры» нас познакомил Андрей, представив
меня в качестве поэта и гостя Болгарии, а ее – как свою
дальнюю родственницу, талантливую актрису, исполнительницу
стихов...
Черноволосая стройная красавица внимательно посмотрела
на меня, и в ее тяжелом глубоком взгляде мелькнула такая
насмешливая мудрость, что я заколебался – сколько ей
лет: 18?.. 28?.. 38?.. А – может быть – века?
Рядом с Иванкой я почувствовал себя так, как, наверное,
должна была бы почувствовать себя примороженная подмосковная
картофелина рядом с диковинным плодом киви... и сразу
влюбился.
Понимаю, что внешне был я тогда похож на огородное пугало:
оранжевая махровая рубашка с завязочками на груди вместо
пуговиц, не по-летнему плотные брюки, мешком висящие
на заднице, пиджак в крупную клетку, дешевые мосторговские
сандалеты и – в довершение – нелепая белая шапчонка-блин
с маленьким козырьком на голове... Недаром, когда я
сошел в Видине с софийского поезда, цыганские ребятишки
бежали следом за мной, радостно крича:
— Палячо, палячо... (то есть клоун).
Но, видимо, в какой-то степени и этой одежде я был обязан
за любопытство, которое проявила ко мне Иванка. Позже
она призналась, что увидела перед собой уникальное «дитя
природы»: то ли колхозника-оленевода, то ли золотоискателя,
способного, однако, без затруднений беседовать об искусстве
и на прочие интеллигентные темы, да еще пишущего стихи
– несколько стихотворений Андрей загодя перевел и успел
опубликовать в двух болгарских газетах.
В тот же день я с Андреем уезжал в Раковицу. Иванка
пообещала чрез несколько дней приехать погостить к своей
бабке, которая, оказалось, жила в том же селе...
Из практики Иванки
Пациент Б. (44 года). Воспаление раны после хирургического
вскрытия флегмоны в области живота. За три сеанса рана
зажила. Однако интереснее, что – попутно – исчез камень
в желчном пузыре: по случайности Б. обследовался в отношении
камня за неделю до работы Иванки и сразу после ее сеансов.
Специально с желчным пузырем пациента Иванка почти не
работала, полагаясь заняться этим серьезно позднее...
Пациентка Л. (38 лет). Миома матки и мастопатия в левой
молочной железе. Всего проведено два курса лечения двадцать
восемь сеансов. Мастопатия исчезла после первого
следующа страница ›
|
